Книга День цезарей  - Саймон Скэрроу

– Разговаривать нам не о чем, – заходя в таблинум, равнодушно промолвил Катон. – И буду признателен, если ты освободишь мой стул.

На мгновение улыбка сошла у Палласа с лица, но в следующую секунду он снова замаслился и даже встал со стула – как оказалось, лишь затем, чтобы подтянуть под себя из угла комнаты табурет и снова сесть сбоку стола. Катон набросил на спинку стула плащ и отряхнул сиденье, словно оно было чем-то замусорено. После этого сел и посмотрел на вольноотпущенника холодным взглядом.

– Я не понимаю, о чем мы вообще можем говорить, – повторил он с нажимом.

– В самом деле? – Паллас взметнул брови. – А я думал, тебе хватает сметливости понять, что поговорить мы можем о многом. Ох о многом…

– В таком случае, рад тебя разочаровать. Тебе что, больше нечего…

– Не разыгрывай из себя глупца, молодец. В свое время ты, как пчелка, таскал мед в улей Нарцисса. А я, зная его, могу сказать: себе в услужение он брал только лучших.

– Нарцисса нет в живых. Что до меня, то я ему не служил. А содействовать ему меня принуждали.

– Все едино: твоя свобода – не более чем мнимость.

Катона тяготила усталость, и не было никакой охоты к словесному поединку, особенно с человеком, к которому он не испытывал ничего, кроме глухой неприязни.

– Я так понимаю, ко мне в жилье ты пробрался с какой-нибудь гнусностью?

– Если ты считаешь таковой мое желание тебя поздравить.

Паллас скроил гримасу уязвленности, но под неподвижным тяжелым взором Катона пожал плечами.

– Ну ладно, ладно. Да, я пришел к тебе с предложением. Мне нужны надежные люди, на которых можно положиться. Люди, которые могут быть безжалостными, но что еще важнее, приметливыми и осторожными. Именно такими, как я понял, являетесь вы с Макроном. Именно таких, как вы, я себе и ищу. Теперь, со смертью Нарцисса, вам нужен могущественный покровитель. Поэтому предлагаю вам, в интересах Рима, поступить в служение мне. От вас я не прошу ничего такого, чего бы вы не делали для Нарцисса. Но при этом заверяю, что моя плата вам будет не в пример щедрее той, на которую шел он.

– Мы не продаемся, – откинувшись на спинку стула, устало вымолвил Катон. – И давай на этом закончим. Прошу тебя, уходи.

Вольноотпущенник издал сухой смешок.

– Ты, видно, путаешь меня с тем, кто предлагает тебе какой-то выбор.

Катон покачал головой.

– Нет. Я в точности знаю, что ты из себя представляешь. Вы с Нарциссом оба скроены из одного и того же тряпья. Ты, как и он, не более чем зарвавшийся бывший раб, мнящий невесть что о своем влиянии и значимости. Мне б тебя высечь да прогнать вон из лагеря за то, что смеешь обращаться со мной в такой манере…

– Что ж, попробуй. И твоя шкура вмиг ляжет у меня в доме ковриком, – бесцветным голосом прошелестел Паллас, а у Катона тревожно кольнуло в затылке. – Так что предлагаю меня выслушать. Выбора у тебя в любом случае нет. Так происходит со всеми, к кому я обращаюсь насчет служения. Особенно с теми, кому приходится думать о своей семье…

У Катона кровь похолодела в жилах. Опустив руки под стол, в попытке сдержать свой гнев и страх, он стиснул их в кулаки.

– Ты грозишь моему сыну?

– Зачем же, если в этом не будет надобности? Просто не понуждай меня, и мы безусловно придем к выгодному для обоих нас согласию. Луций – прекрасное дитя, и мне будет крайне прискорбно, если через твое глупое упрямство он вдруг напорется на какие-нибудь неприятности…

Так вот она где, ахиллесова пята. Чтобы тебя уничтожили, достаточно иметь всего одно уязвимое место, а уж такие твари, как Паллас, умеют вынюхивать подобные места и давить на них без жалости и малейшего намека на приличия…

Паллас смотрел близко и пристально, поигрывая тонкой расчетливой улыбкой. Катон чувствовал, как имперский вольноотпущенник читает его мысли, и уже от одного этого внутренне содрогался. Помимо страха за сына, где-то в душе, клубясь, взбухало удушливое беспомощное бешенство с желанием выхватить меч и пронзить насквозь черное сердце исчадия, сидящего напротив. Позыв был настолько сильным, что даже пугал. Катон нервно сглотнул, прежде чем рискнуть подать голос.

– Мне нужно время подумать.

– Конечно, конечно. Ты же только что вернулся из тяжелого похода… Надо отдохнуть, восстановить силы. Разве я не понимаю… Подожду какое-то время, пока ты примешь решение. Кроме того, у меня почему-то есть полная уверенность, что решение это по зрелом размышлении окажется правильным. Как ты, вероятно, уже обнаружил, Рим в последнее время неспокоен. Кому-то не нравится, что императором у нас Нерон. Эти люди могут посеять смуту. И если такое произойдет, то мне нужно знать, что я могу на тебя понадеяться. На тебя и твоего друга Макрона.

– Оставь в покое хотя бы его.

– Я бы рад. Но он предан тебе, как пес. Так что мне, пользуясь этим обстоятельством, хотелось бы обзавестись еще и этим грозным бойцом. А потому включим в сделку и его. – Паллас поднялся с табурета и, оправив складки плаща, сверху вниз остро поглядел на Катона. – Где меня искать, ты знаешь. Я тоже, безусловно, знаю, где отыскать тебя и твоих. А потому помни мои слова, префект. Обдумай все хорошенько, но сильно не затягивай. Пять дней, думаю, тебе хватит. После этого если я от тебя ничего не услышу, то сочту, что мое предложение отвергнуто. И тогда ты сделаешься моим врагом.

– Послушай, к чему мне быть твоим врагом, равно как и другом? Почему тебе просто не оставить меня в покое? Политикой я не интересуюсь. Не говоря уже о том, кто именно у нас император. Позволь мне просто служить твоему хозяину. Служить тем, что получается у меня лучше всего, – солдатской службой.

Паллас не смог сдержать смешок.

– О боги, боги… Вы, солдаты, порой бываете изумительно наивны. А может статься, просто делаете вид… Ты уж имей к моей проницательности хоть немного уважения. У тебя, помимо мускулов, достаточно и ума. Иначе разве б ты поднялся с такой быстротой в ранг префекта? Не уцелел бы ты и на стремнине политических течений, если б тебе не хватало ума грести куда надо, особенно при таком кормчем, как мой давешний недруг Нарцисс.

– Я презирал его, так же как презираю сейчас тебя.

– О, какие страсти… – Паллас насмешливо накренил голову. – Ну что, префект Катон, скоро увидимся, так или иначе. Но помни: ты мне полезен только как друг. Все иное я сочту за угрозу и действовать буду соответственно… Ну, а теперь прощаюсь – до поры.

Он повернулся и вышел из комнаты, оставив дверь открытой. Под легкий стук его удаляющейся поступи Катон, сгорбившись над столом, уронил голову себе в ладони. Мучительно хотелось воздать молитву богам, чтобы на Палласа и ему подобных низверглась карающая молния. Чтобы их погубили все боги и богини! А он, Катон, весь остаток своих дней возносил бы им за это хвалу. Хотя что толку? Когда, хотя бы раз, молитва была отвечена? Помнится, в детстве он, бывало, истово молил Юпитера избавить его от какого-нибудь обидчика или ниспослать подарок. Но ничего из этого не выходило. «Молись горячей, от сердца», – наставлял отец. Как будто б и в самом деле есть определенное количество усилий, необходимых для наполнения некой чаши весов, после чего боги снизойдут удостоить тебя своим вниманием…